Робот
Чуть-чуть об Одессе
Приятный, улыбающийся и солнечный город. Подобных в Украине не встречал. Довелось быть в тех краях в командировке в 2005 году. Был всего 3 дня, но впечатлений и восторга осталось на всю жизнь.
Улыбка первая: прибыл в жемчужину у моря рано утром, пока по работе, пока встречи с нужными людьми и т.д., так и вечер наступил.
Остановился в Аркадии, в гостинице с соответствующим названием. На то время особо деньгами на располагал, потому пошел скупиться в ближайший продмаг. ...читать дальше (еще 1690 символов) >>
Приятный, улыбающийся и солнечный город. Подобных в Украине не встречал. Довелось быть в тех краях в командировке в 2005 году. Был всего 3 дня, но впечатлений и восторга осталось на всю жизнь.
Улыбка первая: прибыл в жемчужину у моря рано утром, пока по работе, пока встречи с нужными людьми и т.д., так и вечер наступил.
Остановился в Аркадии, в гостинице с соответствующим названием. На то время особо деньгами на располагал, потому пошел скупиться в ближайший продмаг. ...читать дальше (еще 1690 символов) >>
Большой старый дом, сложенный из ракушечника, над замшелой шиферной крышей которого нависала огромная "белая" черешня. Шестнадцать соток земли - стараниями деда и бабки превращенных в подобие римской усадьбы. То есть это мне сейчас кажется, что было похоже на имение Плиния Старшего, а дед с бабкой, конечно же, ни на какие исторические прецеденты не оглядывались. Просто кусок земли у ласкового южного моря, полученный в разоренном городе сразу после войны; просто очень много любви, труда и заботы, вложенных в каждый квадратный метр этих шестнадцати соток. Тенистый двор под увитой плющом обрешеткой, блок хозяйственных построек (баня, сарай, летняя кухня, гостевой домик); беседка, где по вечерам собиралось наше тогда еще многочисленное семейство. Взрослые пили домашнее красное вино, детям наливали соку и взбивали в больших кружках клубнику со сметаной. Дед курил вкусную трубку, до полуночи мы играли в домино, взрослые вели какие-то свои беседы, неспешные и малопонятные для детей.
Через сад вела дорожка длиной в полсотни шагов - моих нынешних, взрослых шагов, а мне тогдашнему она казалась очень длинной - выложенная белым камнем и накрытая арочной галереей. Галерею оплетала виноградная лоза сорта "изабелла" - крупные, темно-красные, с сизым восковым налетом ягоды были не очень вкусны сами по себе из-за толстой кожицы и плотной волокнистой мякоти, зато из них по осени делали замечательное вино. Пара-тройка больших кувшинов этого вина всегда стояло у деда в погребе, и иногда по вечерам местные алкаши умоляли деда продать баклагу, но дед, сколько помню, всякий раз им отказывал. Сквозь резные листья там и сям пробивалось солнце, пятная дорожку, а ночью в лозе верещали цикады. Если хлопнуть в ладоши, они испуганно замолкали на десять ударов сердца, а потом решали, что это вы шутя, и "ри-ри-ри" начиналось заново. А еще, если выйти ночью на середину сада, туда, где не было деревьев и виноградной лозы, а были помидорные и огуречные грядки; если встать на узкой тропинке между колючими помидорными кустами, ощущая босыми ступнями теплую рыхлую землю, и запрокинуть голову в небо с невероятным количество звезд - можно было взлететь. Во всяком случае, тогда, в двенадцать лет, я знал точно: если сделать так и полностью поверить - то полетишь. Но мне ни разу не хватило смелости, чтобы поверить полностью.
Дед с бабушкой жили очень дружно. Они были очень интересные люди, и биография у них была такая, что большей части нынешних мальчиков и девочек только застрелиться от зависти. Бабушка в войну пошла на фронт санитаркой, добровольцем, начала где-то в Подмосковье, закончила в Закарпатье. Дед служил на Черноморском флоте, ушел в запас каперангом - на ковре у него висел кортик, а в комоде, в коробочке, лежали награды. Наград было много, у бабушки поменьше, у деда больше, колодка орденских планок, которую я как-то ездил получать в ателье на Моисеенко, была шириной в полторы ладони. Но про войну предки рассказывать категорически отказывались. Бабушка была беспартийной, дед - старый партиец, но весьма цинично настроенный по отношению к советским реалиям. Помню, услышав о смерти Брежнева, дед довольно крякнул и пробормотал что-то вроде "наконец сдох, мудак бровастый". Все лето мы работали на участке - пропалывали, поливали, удобряли, собирали урожай - а два раза в неделю ездили на Якира или на Малиновского на рынок, продавать клубнику только что с грядки, малину, рассыпанную по пластиковым стаканчикам, янтарную черешню, сладкую как мед, розовые помидоры "микадо" и красные, здоровенные "бычье сердце". Еще были яблоки, огурцы, цветы, абрикосы, персики - то, что на продажу; абрикосы, слива, смородина и шелковица шли на варенье. С двенадцати лет с товаром доверяли стоять и мне.
- Шо стоит эта черешня, мальчик? (знойная одесская дама, легкий белый сарафан, тонкие загорелые пальцы с маникюром быстро перебирают крупную желтую ягоду)
- Эта черешня стоит три пятьдесят за килограмм (в Одессе очень быстро усваивается специфическая манера речи, мягкое фрикативное "гэ" выскакивает само собой - "килохрамм")
- А шо так дорого, если рядом за два пядесят?! (пробует, тонкие черные брови удовлетворенно поднимаются)
- Та шо ви смотрите на эти два пядесят, вы посмотрите на эту черешенку, это же цимес, а не черешня, она же с три копейки каждая ягодка, чистый мед, ви попробуйте токо мою черешню и ви никакую другую уже не захотите, неужели ж она этих денег не стоит?! (о, за свой товар я всегда был спокоен и горд!)
- Ай, молодой да ранний, как ты умеешь по мозгу ездить! взвесь уже два кило твоей чУдной черешенки!..
Дед очень не любил евреев. Он называл их не иначе как "жидами" и никогда не упускал возможности оттянуться за счет "пархатого". Раз, помню, мы с ним ехали в трамвае на Молдаванке. На остановке в трамвай зашла пожилая супружеская пара. Муж - громко, с классическим одесским прононсом:
- Са-арочка, я пойду взад! (имея в виду, что пойдет в заднюю часть вагона)
Дед ему радостно:
- Иди-иди, там тебе самое место!..
...Жаль, уже торопят меня на работе, контора закрывается. Про Одессу я могу долго. Лучшее время жизни. Мое детство.